Научно-философское общество
Мир через Культуру

Цикл № 9

«Жизнь длиною в Век»
Смирнов-Руссецкий

Сегодня наш разговор о жизни и творчестве выдающегося художника-философа, «космиста», учёного, общественного деятеля 20-го века Бориса Алексеевича Смирнова-Русецкого. Его имя широко известно как в странах пост-советского пространства, так и далеко за их пределами.

«Жизнь длинною в век», как говорил сам художник, с ранней юности и до последнего дня наполненная высоким творчеством, устремленностью, верностью друзьям и неизменной преданностью к Учителю своей жизни, может служить примером для каждого человека, ищущего истоки Красоты и Истины.

Творческий огонь сопровождал художника до последних дней его долгого нелёгкого пути. Более того, к 80-ти годам он разгорелся ещё сильнее, чем в юности. Созидая и творя, он пронёс на своих плечах события и драмы целого века России, наполненного противоречиями, войнами, страданиями, заблуждениями, всевозможными ограничениями и гонениями.

На полотнах же Бориса Алексеевича – музыка Красоты мироздания, торжества жизни, устремлённость и вера в великое предначертание человечества, в его космическое будущее. Так как же сформировалась и пробудилась та сила, что позволила сохранить ясность ума, оптимизм, радость бытия, дала возможность не просто выжить, но и творить?!

В январе 1905 года, накануне Кровавого воскресенья, в казармах Павловского полка Санкт – Петербурга, в семье офицера родился мальчик. Нарекли Борисом. Ему готовилось блестящее будущее, соответствующее кругу рождения. Русецкие относились к служилой военной или дипломатической среде, в которой жили кланами и где сильны были традиционные дворянские понятия о нравственности и чести. Жизненный путь молодого человека этого круга был тоже определён устоявшимися традициями: семья, гимназия, университет (в начале века это, как правило, юридический факультет), затем продолжение образования или просто ознакомительная поездка за рубеж.

Именно из таких кругов вышли многие русские символисты – Блок, Цветаева, Волошин, Александр Белый, Чюрлёнис, Боголюбов, Кандинский, Николай Рерих и другие представители русского культурного Ренессанса.

Позднее Борис Алексеевич говорил: «Русский символизм – миросозерцание, близкое Живой Этике. Наиболее глубоко идёт от символа… Символ – это через земное представление выразить надземное…, через внешние формы искусства раскрыть более глубокое, бесконечное…, через преходящее – вечное».

А пока он рос не ведая, в какое удивительное время переустройства мира довелось ему родиться. После революционных событий 1905-1907 годов отец Бориса оставил военную службу, и русло жизни семьи изменилось на размеренную гражданскую жизнь. Склонность к созерцательности, уединенности наблюдалась у Бориса еще в раннем детстве.

Позже он писал о себе: «В семь – восемь лет я много бродил один. Чувство гармонии и ясности в отношении к природе пробудились еще в ту далекую пору и никогда меня не покидали. Я рос довольно замкнутым мальчиком. С сестрой ладил, но близки мы не стали. Друзей долго не было, возможно потому, что некоторое время я обучался дома и сдавал экзамены экстерном. Позже меня отдали в реальное училище. В это привилегированное учебное заведение принимались дети из весьма зажиточных семей.

Здесь царил дух демократии и дружелюбия со стороны педагогов. Такая относительная свобода не мешала дисциплине, которая становилась от этого еще естественнее, тем более что учителя были прекрасные, и их уважали. Любимыми предметами стали география и литература».

Борис нежно любил родителей. Отца он называл «президентом» по внешним делам, т.к. он принимал и утверждал решения, подготовленные матерью. Видимых противоречий между ними не возникало. Мать умела руководить детьми, сочетая твердость характера с любовью. Особой религиозностью семья не отличалась. Отношение к церкви было примерно таким, как в большинстве семей столичной интеллигенции.

Отец был реалистичен, в матери, напротив преобладало поэтическое начало. Она была выпускницей Екатерининского института, любила и знала музыку. Ради детей она закончила курсы рисования и лепки. Так от отца Борис унаследовал любовь к систематическому и скрупулезному труду, чувство ответственности, практицизм, а от матери – поэтичность, стремление к гармонии, высоким идеалам.

Безмятежность, гармоничность, присущие детству, уступают место волнениям и переживаниям взросления, которые во времени совпали с событиями 1917 года. Семья переехала в Москву. Радуясь новизне, юный Борис Алексеевич не понимал тогда, что в эти дни подводится резкая черта разграничения между прошлым и будущим всей страны. События развивались с ужасающей быстротой. Взрослые многое говорили о происходящем, и Борис чувствовал новые веяния. В немецкой гимназии, куда определил Бориса отец, учеба давалась ему легко в силу способностей и старания. Здесь он в совершенстве овладел немецким языком и стал одним из первых учеников гимназии.

С переездом в Подмосковье изменилось и окружение Бориса. Здесь, где прекрасный пейзаж окружал его всюду, он впервые почувствовал настоящую тягу к рисованию. В первые годы после революции в городах России было необычайное стремление к культуре, и для просвещения делалось многое. В стрелковую школу, где работал отец Бориса, приезжали музыканты, артисты из Москвы, имелись при школе театральная студия и рисовальный кружок, который посещал юный Борис.

Симпатии и антипатии там высказывались вольно, стихийно и никто этому не препятствовал и не руководил. В такой атмосфере и началось его бурное приобщение к искусству: посещал московские художественные галереи, много читал о живописи и его мастерах.

Первыми любимыми художниками стали Левитан и Врубель. В библиотеке стрелковой школы, где было немало замечательных книг, он впервые прочел небольшую книгу о художнике и философе Н.К. Рерихе, о художнике Чюрленисе. Борису Алексеевичу тогда было всего 14 лет. «С той поры Рерих и Чюрленис оставались неизменными спутниками моей жизни» – вспоминал позже Борис Алексеевич. Они оказали неизгладимый след на всё творчество художника и учёного.

Особую роль в жизни Смирнова-Русецкого сыграла семья Ивановых, его дяди и тёти. Они принадлежали к кругам культурной интеллигенции Серебреного века. Были хорошо знакомы и дружны с Блоком, Андреем Белым серьезно увлекались творчеством Н.К.Рериха,

Это позволяет представить настроение, атмосферу духовной жизни, которые в начале своей сознательной жизни, в юности, через общение с тётей и дядей почувствовал Борис Смирнов-Русецкий. Для пытливого и любознательного юноши это стало фундаментом духовного и творческого формирования. Эти родственные, духовные связи определили его художественные вкусы –

Борис Алексеевич очень любил поэзию Блока, прозу Андрея Белого, музыку Вагнера, художественное и литературно-философское творчество Н.К.Рериха, а также творчество Василия Кандинского, которое ему также открыл дядя. В будущем это определит судьбоносную встречу художника с Рерихом в 1926году, переписку с Кандиским, встречи с Белым. Дядю и Бориса волновало творчество одних и тех же художников: Врубеля, Чюрлёниса, Н.К.Рериха.

Изучая творчество Рериха, Чюрлёниса, будущий художник узнавал себя, утверждался в желании идти в поисках самовыражения в том же направлении – через внешнее выражать внутреннее, во внешних проявлениях жизни находить глубоко сущностное содержание.

И наконец, Кандинский, чьё творчество также оказало влияние на формирование художника. «Тогда, – пишет художник, – сложилась моя, оставшаяся неизменной привязанность к Рериху, Кандинскому и Чюрлёнису. Имя Кандинского между этим двумя безусловно близкими художниками не должно казаться странным. Он исповедовал музыкальность в живописи, говорил о пении цвета; для него, как для Чюрлёниса и Рериха, духовное начало лежало в основе изображения».

Но Учителем жизни для Бориса, безусловно, стал Н.К.Рерих. Вначале это было знакомство с творчеством великого мастера и восхищение его картинами. Далее – знакомство с жизненным кредо, глубокое понимание основ бытия, так близкое самому Смирнову-Русецкому. Понимание высокой миссии искусства, а главное – культуры Духа, нравственного начала в человеке и Космосе, олицетворением которого и являлся Николай Константинович.

Эти идеи, философские направления были путеводной звездой Бориса Алексеевича всю жизнь. Все последующие годы Борис Алексеевич искал встреч с людьми, знавшими Николая Константиновича, разделявшими духовные убеждения Великого мастера и любившими его творчество. Он был близко знаком с его родственниками и родственниками его жены Елены Ивановны, хорошо знал сыновей – Юрия Николаевича и Святослава Николаевича.

На 84-ом году своей жизни Смирнов-Русецкий писал в своём дневнике о Н.К.Рерихе: «…снова такое чувство любви, близости и родственного единства. Это так трудно выразимо, но весь мир, в котором жили Николай Константинович и Елена Ивановна, это мой мир, мир моего детства, юности, мир мечтаний и надежд, а теперь и мир совершений, продолжающих традиции и духовные искания».

В начале 20-го века была огромна тяга к древнеиндийской философии. Ею серьёзно увлекались Эйнштейн и Рерих, Волошин и Блок, Белый и Вячеслав Иванов, а ещё раньше Гёте, Гегель, Блаватская и многие другие. Ею увлёкся и юный Борис. Интерес Смирнова-Русецкого также проистекал из бесед с дядей, Александром Павловичем, и тётей, Евгенией Алексеевной, когда ему было чуть больше 17 лет.

К сожалению, отец и мать Бориса не разделяли его увлечений и взглядов. Профессию художника они считали непрактичной и несерьёзной. Юноша это воспринимал трагически. Очень переживал. Внезапный арест отца, как бывшего офицера царской армии, материальные трудности в семье, несправедливость в окружающей жизни уже в 15 летнем возрасте повергли Бориса к переосмыслению действительности. Он понимал, что для него – сына бывшего офицера – не будет легкого пути. Вскоре отца отпустили, но тень ареста отца еще долго преследовала Бориса Алексеевича в жизни. Позже оказалось, что он лишен права поступать в высшие учебные заведения.

И в то же время жизнь являла ему много радостных переживаний, среди которых природа и искусство были важнейшими. В 1921 году он окончил среднюю школу, поступил на службу в телеграфное агентство Москвы и началась большая жизнь.

Он умел любоваться жизнью во всех ее извивах и выстраивать их в гармоничную цепь, благодарить жизнь за любую малую возможность приобщиться к прекрасному. «Может показаться удивительным, но строй моей внутренней жизни сложился уже в 17 – 18 летнем возрасте и таким остался навсегда, так же как и круг друзей» – вспоминал Борис Алексеевич.

Борис Алексеевич очень хотел получить высшее образование. И обстоятельства жизни сложились так, что стало возможным поступить в Московский инженерно- экономический институт на вечернее отделение. Это была замечательная пора. Как ни странно, учеба в этом институте в духовном плане дала больше, чем в дальнейшем художественный вуз. Здесь Борис Алексеевич приобрел друзей искусства, знакомство с которыми открыло новую страничку в творчестве художника.

Это был музыкальный оазис. Музыкальные образы рождали в воображении художника сюжеты картин.

Именно тогда, осенью 1922 года, появились первые картины темы «Прозрачность». «В моей жизни неповторимый период – это 1922 год. Я заново увидел мир. И это дало цикл прозрачность.

Всё сверкает белизной, чистотой, светом. Мне захотелось выразить чистоту человеческого духа, способность воспринять, принять эту природу.

«Прозрачность» – цикл, который возник на самой заре моей юности… Это музыка души. Чувство непередаваемой красоты природы.

Всё утончено, всё как бы чуть-чуть. Это «чуть-чуть», прозрачность является душой этого цикла».

Категория «прозрачности» стала в творчестве художника символом чистого, духовного, прекрасного, эстетической категорией, несущей в себе представление об истинном, светлом, сущностном в природе, человеке и мироздании. Она позволяет нам увидеть ряд постепенно тающих планов, уводя во всё более бесплотные слои.

В пейзажах как бы просвечивает Мировая душа, просвечивают творчески переосмысленные духовные общечеловеческие и космические идеи.

Вот почему этот цикл так близок, а порой, по своему внутреннему звучанию, сливается с циклом «Космос». «Для духовного начала человека это переход к той «прозрачной пустоте», в которой раскрывается высшее «Я» и происходит слияние с Божественным».

В те годы действовало большое количество художественных выставок, многие из них не рекламировались. Борис Алексеевич говорил: «Здесь я встретил много людей, по всей вероятности, связанных со мною еще в прошлом (в прошлых жизнях). Иначе как объяснить ту легкость общения, внутреннюю симпатию и влечение, возникавшие при первом знакомстве с моими будущими друзьями» А ещё он любил повторять: «Человек сам подготовляет свои встречи».

Несомненно, не случайна была и встреча Бориса 22 октября 1922года с Петром Петровичем Фатеевым. Он занимался тем, что сейчас зовут «философской живописью», сам же Фатеев свою живопись называл «интуитивной». Он считал, что интуитивный метод недостаточно усвоен художниками, что они идут от формы, тогда как важно лишь внутреннее, скрытое содержание. Встреча с художником Петром Петровичем Фатеевым приоткрыла глубину великой беспредельности знаний.

И Борис Алексеевич стал ведомым у этого порывистого «бунтаря духа». Беседы происходили очень просто и откровенно. Можно было задавать любые вопросы и получить исчерпывающий ответ.

Надо заметить, что в ту пору люди общались очень свободно, тогда издавались и продавались книги, которые позднее и вообразить в продаже было невозможно. Можно было приобрести литературу по Теософии и Йоге. «Трудно представить, но в то время я (как студент вуза) изучал исторический материализм, марксизм – ленинизм и по вечерам одновременно - теософию! Как трудно было существовать как бы в двух мирах! Очень хотелось уйти с головой в сферу искусства» – вспоминал Борис Алексеевич.

Написанных за год картин было достаточно, чтобы в 1923 году состоялась выставка, в которой Борис Алексеевич Смирнов–Русецкий принял участие вместе с другими художниками. Помещение не отапливалось, и не было должного освещения.

Он ходил среди зрителей инкогнито, прислушивался к мнениям, волновался, негодовал, радовался – все было. В предвечернее время картины смотрелись особенно фантастично.

Здесь же на выставке Борис Алексеевич познакомился с уже довольно известным художником Сарданом, основой творчества которого была импровизация, как в музыке, так и в живописи. Особенно ему удавалась «звездная» тематика. Сардан также тяготел к широким областям знаний. Богатства его личности были велики, жизнь в нем била ключом.

В 1924 году Борис Алексеевич знакомится с бывшей актрисой Верой Николаевной Пшесецкой /актерский псевдоним «Руна»/. Тогда ей было около пятидесяти лет. Для всей формирующейся творческой группы, в состав которой входил Смирнов – Русецкий, Руна стала духовным центром. Знала больше всех, о ней знали меньше всех. Одно время она была где-то на Востоке. «Так или иначе, тогда мы знали только Рериха-художника, она уже знала его как Учителя», - Вспоминал Борис Алексеевич. Руна тогда начала писать загадочные символические картины.

Через Руну расширилось общение с московской литературно- художественной интеллигенцией. Питали творческие искания группы художников накопления культур всех времён и народов: Индии и Китая, Европы и Америки, Древней Эллады и Древнего Рима, Вавилона и Древнего Египта.

«Вместе мы чувствовали себя чем-то единым как в художественном, так и в духовном плане, хотя у каждого были индивидуальные пути и в жизни и в искусстве, - говорил Борис Алексеевич, - искусство мы признавали ведущим фактором жизни. Отражение вселенской духовности было непременным условием творчества. Мы рассматривали музыку доминирующим и животворящим началом в ряду всех видов искусств. В этом смысле мы были последователями Чюрлениса, Тагора и теософии».

Новым жизненным и творческим стимулом для Группы стала встреча Н.К. Рерихом и его семьей весной 1926 года. Таких встреч с Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной Рерих у них состоялось пять или шесть. Каждая была чрезвычайно насыщенной. Смирнов-Русецкий говорил «Я бы назвал их часами величайшего счастья, так как позже я не испытывал более ничего подобного». При первой же встречи Николай Константинович дал членам группы одну из книг философского учения Живая Этика.

«Книги Учения стали насущными, стали любимыми.Живая Этика есть мост ко всем Мирам. Только в живом приложении создаётся прохождение неуязвленное… С таким светильником можно вступить ясно на великий Мост. Только для пути дальнего даётся Живая Этика. Нужно любить её, как путевое пособие» (П.Е.И.Р. т.3).

Так 1920-е и начало1930-х годов проходят у членов группы (а у Смирнова-Русецкого до конца жизни) под знаком встречи с Н.К. Рерихом. Знакомство с идеями Н.К. Рериха вызвало у художников стремление к действенному претворению их в жизнь, и эти стремления находили отражение в живописном творчестве.

Понятие творческого труда они относили к любой профессии. «Творческий труд – это подвиг, которому должна быть посвящена вся жизнь», - говорил Н.К. .

После встреч с Рерихами группа почувствовала такой подъем, моральный и творческий, будто вошло дыхание новой жизни. Разрабатывались темы Космоса, беспредельности, многоплановасти бытия.

В группу входили – Фатеев, Руна, Сардан, Смирнов, Шиголев и Черноволенко. Была выработана программа и принято официальное название «Амаравелла». Это слово индийского происхождения. «Амаравелла» – как бы «несущая свет через искусство». Именно такой смысл находим мы в творческой программе «Амаравеллы. Удивительная программа! Здесь ясно и однозначно провозглашён примат духовного. Для членов группы «Амаравелла» главное – глубина и высота духовного содержания произведения искусства, через него они несут Свет – знание и истину. Их задача не разрушать, а продолжить лучшие традиции искусства.

Они говорят, что их искусство интуитивное, а не продукт интеллекта, не формальные поиски. В поисках истоков творчества художники впервые обращаются к художественному освоению Космоса, причём не только физического, предметного мира Космоса, но той, философски осмысленной, разумной одухотворённости, которая разлита, по их мнению, и во Вселенной, и в земном пейзаже, и в душе человека.

Вместе с тем в программе – обращение к зрителю, как к со творцу, путём внутреннего сопереживания способному услышать автора произведения. Ведь способность сопереживать и наслаждаться чужим произведением – это тоже творческий процесс и присущ не каждому.

Языком их живописи были выражены идеи Фёдорова и Циолковского, Вернадского и Чижевского. Стирались границы Земли и Космоса, находя Космос на Земле и земное, одухотворённое – в Космосе. Снимались границы между жизнью и смертью – все они верили, что частица человека – его Дух – бессмертен после смерти тела, верили в жизнь после смерти тела в иных мирах. Отсюда необычайный оптимизм творчества, отношение к личности, к человеку как главной ценности, вопреки страшным гримасам современности, обесценивающим человеческую жизнь.

За 30 лет до появления первых искусственных спутников, впервые и именно в живописи, начала разрабатываться тема сближения человека с Космосом, единства человечества и Вселенной.

По рекомендации Рериха Борис Алексеевич поступает и заканчивает Высшую художественную школу. Но сам Смирнов-Русецкий считает, что она дала ему крайне мало в плане становления как художника, так и человека. Он относит себя к школе Куинджи. Школа Куинджи – это Богаевский, Рылов, Рерих.

Встречался Смирнов-Русецкий и с Андреем Белым, хорошо знакомым с теософией. Борис Алексеевич предполагал, что того заинтересуют идеи Николая Константиновича, Живая Этика. Но А.Белый не принял идеи Рериха.

Можно отметить, что многое в творчестве поэта и писателя символиста окрашено в мрачные тона, тогда как творчество Н.К.Рериха шло путём оптимизма. Да и можно ли было ждать восторгов от Белого по поводу идей Рериха, творчество которого было вне закона в новой стране. Новая политика заставляла во избежании сокрушительных последствий для личной жизни и творчества, держаться подальше от запретных духовных идей, в числе них идей теософии и Живой Этики.

Психология «умывания рук» заражала интеллигенцию России, и она, охваченная «патологией страха» приближающихся страшных молчаливых лет России, вынуждена уже была скрывать , «забывать» и отказываться от своего, даже самого прекрасного прошлого. Так в 1929 году – участие группы «Амаравелла» в выставке «Жизнь – творчество» в Москве. А затем – период полного молчания , вплоть до 60-х годов – «Хрущёвской оттепели». Тяжёлая душная тьма окутала нетрадиционное передовое русское искусство, вырвав наряду с другими лучшими достижениями Культуры талантливое и неповторимое творчество группы «Амаравелла».

Так удивительным образом ткалось полотно жизни и творчества Бориса Алексеевича Смирнова-Русецкого. Со временем становилось все более ясно, что профессиональная работа в искусстве для него будет невозможна, т.к. в то время в стране резко возросли требования идеологического содержания в живописи. Надо сказать, что размеры и техника работ определялась условиями жизни в самом прямом смысле. Смирнов – Русецкий мало писал маслом, в дальнейшем перешел на пастель, так как не было собственной мастерской, а в жилой комнате маслом писать было невозможно.

В конце 30-х в стране все отчетливее становилось ощущение надвигающейся грозы.

«У всех нас было общее: одно «лицо» - видимое, а другое – скрытое от широкой публики», - говорил Борис Алексеевич. Каждый, как мог, делил свою жизнь между искусством и прозой материального существования. К 1937 году по совокупности научных работ Смирнов-Русеций стал доцентом кафедры металловедения, но реализовать себя полной мерой в искусстве ему не удается. Научная работа – исследование структуры металлов – надолго становится главным делом Бориса Алексеевича и даже захватывает его.

Как истинный творец, он почувствовал вкус и к этому виду творчества. Ведь исследования открывали новый неведомый мир – микрокосмос, тоже построенный по законам красоты и гармонии. «Что меня привлекало?

Красота кристаллического строения. Эта структура подобна письменам. Процесс кристаллизации, нагрева, деформации.. Микрофотограмма – открытая книга для металловеда. Но учёный знает лишь маленькую ячейку мира. В этом смысле искусство даёт несравненно больше. Например, язык музыки позволяет так много узнать о внутренней жизни человека! Наука этого не даст.

Для меня отдельные ступени жизни были тем полны и важны, что в один период приближали к искусству, в другой – к науке, потом снова – полностью к искусству. Однако, для Смирнова-Русецкого всё-таки творчество в искусстве было жизнью, творчество в науке – данью обстоятельствам.

Он много путешествует. Особенно его привлекали места, пройденные Н.К.Рерихом во время экспедиции и ранее. Художника манил Север. (Псковщина, Рыбинск и Углич, Валдай, Ладожское и Онежское озёра, Архангельск, Мурманск, Хибиногорск).

1941 год. Третий день войны. Вечерний институт. После приема экзаменов у студентов, доцента Смирнова-Русецкого тихо, без огласки арестовывают и увозят люди в штатском. Далее следует более чем 15-летнее пребывание в Гулаге и ссылке. Сначала Борис Алексеевич оказался в Бутырской тюрьме – этой «академии» Гулага.

«Основное ощущение при этом, – вспоминал Смирнов-Русецкий, – было чувство утраты человеческой личности: я стал номером, и это чувство длилось 10 лет, а потом от него долго ещё трудно было избавиться. Это была жизнь в полном бесправии, на положении подопытного животного, с которым в любой момент могут сделать всё, что угодно».

В эти годы, даже тогда, когда страна задыхалась в тисках войны, Гулаг пожирал в своём ненасытном чреве миллионы и миллионы жертв, разбухая и уничтожая тех, кто уже не вмещался в него. «Пять суток в страшной жаре, на голых нарах, в вагонах из под угля, пыль от которых въедалась в тело, ехали до Саратова».

В знаменитой на весь Гулаг, страшной саратовской тюрьме, где погибла не одна тысяча безвинно осуждённых, в жесточайших условиях – летом в «атмосфере бани», зимой в промозглом холоде, Борис Алексеевич пробыл, дожидаясь приговора, восемь месяцев.

Многие не выдерживали. В 1942 году здесь погиб всемирно известный советский генетик Николай Иванович Вавилов.

Потом Борис Алексеевич оказался в лагере на Волге – на деревообрабатывающем заводе. Здесь было ещё труднее – барак на 200-300 человек. Нары, матрас, грязная истрёпанная телогрейка, ботинки, галоши – вот и всё имущество зека. Истощённого, еле державшегося на ногах (Борис Алексеевич никогда не отличался атлетическим сложением), его вынуждены были поставить учётчиком в бригаду малолетних преступников, сколачивающих ящики для гранат. Но ребята уже сделанные ящики воровали и приходили сдавать повторно. «У меня была такая дистрофия, что с трудом мог производить арифметические действия. Собирал травы, ел лебеду, и это меня поддерживало».

Потом ещё лагеря, ссылки – Челябинск, Свердловск, Новосибирск, Иркутск, Чита, Тахтамыгда, Макинск в Северном Казакстане.

Бориса Алексеевича от голода, холода, инфекции спасало знание Агни Йоги, Живой Этики. «То, что я выжил, было результатом моих моральных установок». Он принимал судьбу, как она есть, на допросах держался лояльно и заботился лишь об одном, как бы лишним словом не вовлечь в эту беду своих друзей по «Амаравелле» и родственников. Ни озлобленности, ни безверия, ни страха. Далее условия содержания стали более лояльными.

10 лет провел Борис Алексеевич в ГУЛАГе и 5 лет в ссылке. В годы заключений ему помогла также профессия металловеда, что позволяла заключенному работать в так называемой «шарашке», где был более мягкий режим. В таких шарашках работали С.П.Королев и многие другие замечательные ученые советского времени.

Из всего можно извлечь полезное. Очень важным оказался контакт с совершенно иным окружением. Происходило более широкое и глубокое постижение человеческой природы. Сердечная забота и участие среди этого гнетущего, полного жестокостей существования исходили не от интеллигенции, а от простых людей. Это был большой урок жизни.

Помня слова Архипа Ивановича Куинджи о том, что настоящий художник будет рисовать, даже если его засадят в тюрьму, Борис Алексеевич начал понемногу брать в руки карандаш: на небольших клочках бумаги, огрызками карандашей он делал портреты, пейзажи. Пейзажи тех гулаговских лет, особенно циклов «Боровое», «Алтай», художник продолжал разрабатывать и в 1980-90-е годы.

Мощь таланта, заряд духовности, полученный в начале жизни, были столь велики, что помогали выживать, пробиваясь через толщу этой безликой, давящей действительности. Творчество…только оно давало силы жить!

Документ о реабилитации Борис Алексеевич получил в 1956 году. Вскоре вернулся в Москву и устроился на работу в лабораторию сварки Института металлургии АН СССР им. А. А. Байкова. Медленно налаживалась жизнь. Дружеские и духовные связи с группой Амаравелла остались крепкими.

Продолжались творческие встречи. Научная работа (исследование структуры металлов)позволяла не только зарабатывать на жизнь, но, как всякое творчество, увлекала. В 1962 году он защитил кандидатскую диссертацию и начал работать над докторской. Однако несмотря на увлечённость научным творчеством, всё свободное время он по-прежнему отдавал своей музе – живописи.

Летом 1957 года произошло очень важное для Смирнова-Русецкого событие – встреча с Юрием Николаевичем Рерихом, незадолго до того вернувшегося на родину. Он рассказал об уходе Николая Константиновича Рериха в 1947 году, переезде Елены Ивановны и Юрия Николаевича в Дарджилинг, где в 1955 году Елена Ивановна скончалась, завещав сыну непременно вернуться в СССР. «С огромной радостью воспринимал он Родину; в общении с ним я по – новому увидел советскую жизнь и постоянно учился тому глубокому патриотизму, что сохранился в семье Рерих.

В его доме царила чудесная старая атмосфера гостеприимства, радушия, внимания и теплоты», - вспоминал Борис Алексеевич.

Важнейшая задача, которую поставил себе Юрий Николаевич – возвращение на Родину картин отца, Николая Константиновича Рериха, и приобщение его творчества к русской культуре.

Открытие долгожданной выставки Николая Константиновича стала событием огромного значения. Длинные очереди стояли на улице, залы были постоянно полны, и Юрий Николаевич испытывал большую радость от сознания выполнения миссии.

Очень быстро встречи Смирнова-Русецкого с старшим сыном Н.К.Рериха стали регулярными. Неоднократно Юрий Николаевич бывал дома у Бориса Алексеевича, познакомился с его творчеством.

Борис Алексеевич помогал Юрию Николаевичу на самых первых порах его пребывания на Родине. Он помогал Юрию Николаевичу с организацией выставок работ Николая Константиновича в Москве; развешивал картины, работал над каталогом. Помимо организации выставок, была подготовлена с участием Смирнова-Русецког частичная публикация «Листов дневника»Н.К.Рериха в журнале «Октябрь» за 1959г.

Юрий Николаевич также никогда не отказывал друзьям в помощи, если это было необходимо. Так, в январе 1960 года он подготовил за подписью учёных-востоковедов письмо на имя директора Дома учёных с просьбой организовать выставку учёного и художника Б.А. Смирнова-Русецкого.

Первое участие Смирнова-Русецкого в официальных выставках после почти 20-ти летнего молчания состоялось в период оттепели. Далее последовало огромное количество предложений с разных регионов советской родины. Летом 1961 года Борис Алексеевич побывал и в Крыму – Ялте, Судаке, около двух недель прожил в Планерском.

В мае 1960 года из Индии приехал с выставкой своих картин Святослав Николаевич Рерих. Юрий Николаевич и группа Амаравелла с нетерпением ждали этого события. Многолетнее знакомство и сотрудничество с ним для Бориса Алексеевича также были необычайно важны.

Шестидесятые годы, названные «оттепелью», ознаменовались общим творческим всплеском в стране. Группа Амаравелла пополнилась новыми членами братства художников, разделяющих идеи Живой Этики. А Борис Алексеевич Смирнов – Русецкий начал новый виток творческого обновления. Радость раскрытия ценностей, попранных и заглушаемых в течение долгих тридцати лет, радость обретения духовного мира зазвучала в новых картинах цикла «Прозрачность».

Всегда тянуло к родному Северу, в Карелию и Прибалтику. Борис Алексеевич часто бывал в местах, где писал свои полотна Николай Константинович Рерих. Трудно передать всю величественную красоту и очарование тех мест. Около ста пятидесяти картин создано Смирновым – Русецким к серии «Север».

Борис Алексеевич говорил: «У большинства художников осознанно или неосознанно живет в душе представление о некой идеальной природе, наиболее полно выражающей его внутренний мир. Для меня идеально близкий образ пейзажа как бы фрагментарно проявляется во многих регионах нашей страны, но наиболее задушевно – в природе Севера.

Хотя мне равно дороги и скалы Карелии, и утесы Карадага, и причудливые горы Борового, и еще ряд мест, где величие и первозданность нетронутой человеком природы располагают к сосредоточенности, самоуглублению, к светлому философскому видению мира».

Бывал также Смирнов-Русецкий и на Псковщине, посещал места, также связанные с пребыванием здесь в начале века Н.К.Рериха. Результатом этих поездок стал цикл картин под названием «Псковская земля». Работа над этим циклом продолжалась до последних дней художника. Неоднократно возвращался художник к этим местам. Псковская земля не отпускала.

«Неотпитая чаша» культурного наследия и природы этого уголка России звала его Он говорил: «Николай Константинович Рерих говорил: есть на земном шаре места, где заложены особые духовные магниты. В этих местах легче творится, легче раскрывается самосознание.

Таким местом для меня стала Псковщина. В моём творчестве это срединная земля. Её я отождествляю с понятием РОССИЯ. Эти неброские сосновые боры, голубой лён, приветливые, полные достоинства люди – проявление русского духа… Псковщина для меня – самое близкое, самое любимое».

В течение всей жизни Борис Алексеевич находился под сенью семьи Рерих. Если в 20-е годы он был в поле духовного влияния Николая Константиновича, в 60-е – Юрия Николаевича, то в 70-80-е – Святослава Николаевича Рериха. Философские идеи Рерихов оказали большое влияние на художественное творчество Смирнова-Русецкого. Смирнов-Русецкий также как и его Учитель жизни Николай Константинович, – художник-философ.

Это нашло отражение в тематике и названиях многих картин. Художественными средствами пытался художник выразить мучившее его вечные вопросы – бытия, творчества, цели и места человека в мире. Одной из таких тем была тема пути человека в земной плотной и тонкой жизни. Как много хотел выразить художник уходящей вдаль дорогой! Он не раз вспоминал слова Н.К.Рериха:»Я путником могу пройти по всей земле, но огонёк должен гореть дома, в России».

Он предполагал создать цикл «Путь».Сначала путь очень узкий, мрачный, потом светлый – к горам, долинам. Многое предстоит испытать на этом пути, потому что путь к Свету, Истине лежит через крест, и избежать этого нельзя.

«В оккультной трактовке одно из значений креста – символ пространства и времени. Человек воплощённый привязан к этим пространству и времени, т.е. рожденные в материи, мы распяты в пространстве и времени…».

Тема пути, странничества характерна для творчества многих русских писателей, поэтов, художников. «У русских всегда есть жажда иной жизни, иного мира, всегда есть недовольство тем, что есть. Такая устремлённость принадлежит к структуре русской души.

Странничество – очень характерное русское явление, в такой степени не знакомое Западу…. Странник ищет правды, ищет царства Божия, он устремлён в даль. Странник не имеет на земле своего пребывающего града, он устремлён к граду грядущему. Народный слой всегда выделял из своей среды странников, но по духу своему странниками были и наиболее творческие представители русской культуры… Есть не только физическое, но и духовное странничество. Оно есть невозможность успокоиться ни на чём конечном, устремлённость к бесконечному».

Художник нашёл свой путь к Беспредельности. На призыв Рерихов он ответил попыткой художественно освоить неисчерпаемость мира. «Дельно ли говорить о Беспредельности, если она не досягаема? Но ведь она есть; и каждое великое, если оно даже незримо, то всё же оно заставляет обдумать пути к нему. Также и теперь нужно обдумывать пути к Беспредельности, ибо она есть и она ужасна, если она не осмысленна», – написано в книге «Беспредельность».

Беспредельность Смирнова-Русецкого не страшна, не ужасна, хотя она несоизмерима с человеком и с его жизнью. Она стала созвучным душе художника образом и передана людям через полотна. Космос художника не был скопирован с фотографий, снятых космическими аппаратами, здесь художник силой воображения приближал к Земле , к человеку далёкие миры.

Он утверждал своим творчеством, что человек «свободен в волшебных мирах», может и должен жить в Космосе, может осознать Беспредельность, что Бесконечность и конечность сходятся в Человеке и для него «скучные песни земли уже не могут заменить «звуков небес», «он уходит всё дальше» в просторы Вселенной.

80-е годы. Вокруг него собралась небольшая группа людей, с которыми он обсуждал художественное и философское наследие Рерихов, изучал Живую Этику и древние философские учения Востока, делился собственным духовным опытом. Позже эта деятельность нашла более широкое воплощение – Смирнов-Русецкий организовал московское Рериховское общество и стал его первым председателем. Расширились его связи с членами Рериховских обществ Прибалтики, Киева, Новосибирска, Алтая.

С лекциями о жизни и творчестве Н.К. Рериха Борис Алексеевич выступает во многих городах СССР. Встречи, встречи, встречи… Многочисленные выставки…. Собственные и группы «Амаравелла». Создание новых картин... Интерес к творчеству художника и группе «Амаравелла» неуклонно растёт. Оно вливается, наконец, в общее широкое русло русской культуры, перестаёт быть изгоем, широко освещается печатью.

Не глядя на годы, творчество переполняло Смирнова-Русецкого, мысль становилась всё яснее и яснее. Неизменно бодр, подтянут, радостен. Внутренняя организованность и духовная дисциплина. позволяли художнику в преклонном возрасте работать в полную силу своего таланта.

На своё 80-мидесятилетие он говорит « Подводя некоторые итоги жизни, я мог бы сказать, что у меня столько тем, замыслов, что можно работать ещё 80 лет. Но дело не в количестве, но в том, чтобы зрители почувствовали то, что Вы здесь почувствовали. Степень совершенства, конечно, относительна…

Соприкосновение с Красотой происходит всюду. Всё дело в том, чтобы суметь это принять. То, что сказал Достоевский: «Красота спасёт мир», Рерих дополнил: «Осознанная красота спасёт мир».

Красота неосознанная пропадает для тех людей, что не успели её осознать. И произведение искусства должно говорить человеку, способному принять его, – это принцип сопереживания. Не просто искусство – как информация, а сопереживание…

Я пытался исключить тёмные силы из своих картин. Человечество должно видеть светлые маяки. Болезнь планеты должны лечить человеческая Красота и Добро. Варварские разрушения – это не только войны. Разрушения временем и разрушения злобой и невежеством – это самое страшное. Есть ли человек в моих картинах? Я думаю так, что высшее начало есть в человеке, и несомненно, человек должен был бы присутствовать. Но гармония его так глубоко запрятана, что её трудно выделить.

Гармония природы в том, что она выполняет все свои функции. Единственное существо со свободной волей – человек, но его воля часто вносит дисгармонию в природу и потому человек не всегда заслуживает, чтобы его помещали в гармоничную природу. И ещё: современная одежда так негармонична, что не вписывается в одухотворённый пейзаж. Зримое присутствие человека не оправдано в нём. Тем не менее человек здесь есть – его духовным, а не физическим началом».

Алтай. Алтай звал художника, потому что здесь побывала Экспедиция Рерихов. Его зовёт величественная природа мест, где когда-то работал Учитель его жизни. Алтай сразу вошёл в его душу, он почувствовал его и работал легко и с увлечением. Смирнов-Русецкий писал:«Этот цикл наиболее близок по духу к искусству Рериха индийского периода, я посвятил его памяти Учителя, который на протяжении всего моего пути неизменно светил и вдохновлял огненным горением своего творчества». Ритмика горных цепей рождает ощущение полёта, временного изменения, зритель будто парит в бесстрастном и чистом надмирном пространстве.

Озабоченность состоянием культуры Алтая, проблемой сохранения памятников материальной и духовной культуры красной нитью пройдёт через всю оставшуюся жизнь художника. Он будет хлопотать о создании музея, связанного с творчеством Рериха на Алтае и в Изваре, о сохранении архитектурных памятников на Валааме, об сохранении архитектурных памятников на Валааме, пополнении Звенигородского музея-заповедника и картинной галереи в Новосибирске и Барнауле и т.п.снова и снова.

В отличие от других циклов, которые начинались и заканчивались в течение нескольких лет, или художник возвращался к ним время от времени, оставляя иногда на годы, над циклами «Космос», «Прозрачность» и «Север» Смирнов-Русецкий работал постоянно.

Весь цикл «Космос» включает около 160 работ. Каким-то непостижимым образом художнику удавалось достигать живого свечения звёзд и световых шлейфов даже на фоне подсвеченного у горизонта неба. Гармоничные переходы тёмных и светлых тональностей синего, лилового и зелёных цветов, от глубоких тёмных тонов небесного пространства к светлой тональности ауры звёзд, заставляют звёзды мерцать яркими огоньками, а построение их скоплений в форме то неправильных ромбов, то многоугольников, то овалов создают впечатление удивительного звёздного сада. («Звёздный сад»)

Картины не только смотришь, но и слушаешь – Звучит гимн беспредельности. Проникновенным взглядом художник видел «над собой алмазных рун чертёж», как сказал духовно близкий ему поэт Максимилиан Волошин, – вот почему звёздная Вселенная на картинах Смирнова-Русецкого – «не хаос, не скопленье звёзд», а гармоничный, живой, одухотворённый организм.

Свечение космического пространства, как бы перетекающее в свечение земных форм, создаёт ощущение объятия Земли живительным светом Космоса.

Тема органической связи Земли и земного бытия с Космосом проходит через многие произведения цикла. Эта тонкая одушевлённая связь ощутима не всегда и не всеми.

В суете повседневности, шуме городов она легко нарушается. Однако на природе, в глубокой тишине ночи, художник, как ранее известный поэт-символист Максимилиан Волошин, ищет и находит эту связь с великим Космосом:

И день и ночь на берегу

Я бесконечность стерегу…(М. Волошин)

Структура и архитектоника космоса, проблемы его происхождения и динамика развития всегда живо интересовали Смирнова-Русецкого и как учёного, и как художника. Он постоянно интересовался научными исследованиями в области космоса, новыми открытиями в астрономии; внимательно рассматривал фотоснимки Земли других планет, созвездий, туманностей, сделанные из космоса. У него не пропадал интерес к проблеме НЛО.

Всё это претворялось в удивительные образы на картинах. Кроме того, тема космоса как лейтмотив звучит во всех произведениях разных циклов: будь это северный пейзаж с одиноко стоящей старинной церквушкой, или горные вершины, или, может быть, радуга мостом перекинувшаяся во Вселенной – всё это зримые, многообразные формы бытия, часть мироздания.

Полотна музыкальны. Борису Алексеевичу удаются своеобразные картины-метафоры, где в одном образном ряду сополагаются разномасштабные явления. Такова серия работ, посвящённая одуванчикам. Это земные цветы или космические туманности? Образу сознательно даётся двойной смысл.

Творчество художника-символиста Смирнова-Русецкого,как и его друзей из группы «Амаравела» вошло в третье тысячилетие как живописная параллель идеям русского космизма. Своими работами художник внёс ощутимый вклад в возрождение духовности России, измученной социальными и духовными катастрофами. Работы Смирнова-Русецкого разошлись по всему миру. Они находятся в музеях и частных коллекциях Москвы, Санкт-Петербурга, Костромы, Печоры, Пскова, Нукуса, Стокгольма и др. многих городах.

Однако критическое отношение к своему творчеству, чувство неудовлетворённости, так свойственное истинному творцу, не покидает Бориса Алексеевича, несмотря на всё возрастающий успех и признание. Он пишет: «Постоянно остаётся чувство глубокого несовершенства, и подчас мне просто стыдно, что так много внимания и почестей мне оказывается». Планка его требований к себе и результатам своего творчества очень высока.

Художник знал, «чтобы создать высоко духовный образ, нужно не только горение, но глубокое очищение, чтобы образ мог прозвучать». «Высшая форма искусства – это та, которая растит дух, духовно пробуждает и растит человека. Николай Константинович писал, что через искусство человек может расти, как бы мгновенно» Рост сознания, духовности в человеке – это и рост творчества.

«С этого времени в жизнь властно вошло осознание Великого служения как единственного смысла жизни и бесконечности работы, необходимой для вечного непрерывного духовного роста… Забыть о себе – и в творчестве, и в общении, и служить лишь передатчиком Высшего – это великая цель», – признавался художник.

Борис Алексеевич очень любил китайское искусство. У китайцев человек в пейзаже очень мал, так как они считают человека малой частицей природы. Природу же они первыми начали воспринимать как проявление божественного начала Дао. Именно даосизм дал развитие китайскому пейзажу. Друзья предполагали, что нынешнему воплощению Бориса Алексеевича предшествовало рождение его в Китае художником Го Си.

Пейзажи Смирнова-Русецкого – это и отражение той музыкальной гармонии, которой отзывались душевные струны художника. «Музыка растворена в пейзажах. Она организует и движение линий, и гармонию красок. Художник хочет сказать о первичности музыкального начала». Но главное – духовное начало во всём.

Осень. «Тишина в окружающей природе. Поразительная, завораживающая тишина. И в этой настороженной тишине так явственно Чьё-то Высокое присутствие. Если бы мы могли принять эту Встречу, если бы наше сердце могло выдержать, она, наверное, состоялась бы…» – писал Борис Алексеевич.

«В течение всей жизни я стремился увидеть и выразить красоту природы; не внешние формы этой красоты, но то глубокое содержание, то великое единство, которое полнит мироздание и соединяет цветок и звезду, камень и облако, ручеёк и океан». Для художника нет мёртвого в Природе. Всё живёт, всё дышит. И камень – один из символов вечной жизни мироздания.

Жизнь Бориса Алексеевича прошла под знаменем Рериха, вместе с тем художник самобытен. Это не подражание, а общность мировоззрения. Он – ученик и самостоятельный творец, художник-философ. «Не подражание, но поклонение».

На 84-ом году своей жизни Смирнов-Русецкий писал в своём дневнике о Н.К.Рерихе: «…снова такое чувство любви, близости и родственного единства. Это так трудно выразимо, но весь мир, в котором жили Н.К.и Е.И. это мой мир, мир моего детства, юности, мир мечтаний и надежд, а теперь и мир совершений, продолжающих традиции и духовные искания». Смирнов-Русецкий всегда отчётливо осознавал: главная встреча в жизни – встреча с Н.К.Рерихом. «Значимость этой встречи так велика, что за прошедшие 60 лет я ещё не всё освоил, осознал и реализовал… Это была встреча с подлинным Учителем в искусстве и в жизни».

Смирнов–Русецкий свято чтил заветы своего Учителя. Борис Алексеевич говорил: «Искусство – это свет духовной интуиции, озаряющий каждого, кто сумеет избавить свой внутренний мир от сиюминутных, корыстных и эгоистических интересов. В каждом гениальном творении – заключено вдохновенное озарение мастера, сумевшего очистить, подготовить себя для восприятия великого проявления Духа.

На моем долгом творческом пути, охватившем более семидесяти лет, было немало трудностей, страданий, даже безысходности. И лишь радость ожидания великого будущего, которое потенциально уже живет в нас, вера в безграничную гармонию Космоса укрепляли мой дух и не позволяли сдаваться.

Теперь, в конце жизни, я чувствую, что творил, и одолевал невзгоды не напрасно»

Ушёл Борис Алексеевич с физического плана жизни 7 августа 1993 года, до последних дней оставаясь в непрестанных трудах служения Истины и Свету всеми делами и помыслами, творческими произведениями.